а если да, то кому.
Мы провели день в терзаниях. Скирды продолжали пылать. Вся деревня поехала к ним, кто на подводах, кто на велосипедах, посмотреть на пожар, как ездят на ярмарку или какое-нибудь представление. В других обстоятельствах мы поступили бы точно так же, однако этот пожар нас не манил.
Вечером Освальд пошёл погулять и обнаружил, что ноги сами несут его к скромному жилищу старого морехода, который когда-то нам очень помог в приключении с контрабандой.
Автор, стремясь быть до конца честным, должен признаться, что, хотя ноги и несли Освальда к жилищу морского волка, возможно, он при этом лелеял втайне кое-какие надежды. Что, если старик, так много знающий про контрабандистов и разбойников с большой дороги, придумает, как избавить от тюрьмы и нас, и фермера?
Освальд обнаружил старого мореплавателя у двери его коттеджа. Старик попыхивал трубкой. Увидав Освальда, он, как обычно, ему приветливо подмигнул, а Освальд сказал:
– Хочу с вами посоветоваться, только это секрет. Я знаю, вы тайны хранить умеете.
И когда старик согласился, Освальд ему всё с большим облегчением рассказал.
Слушал его мореход внимательно, а когда наш юный герой, окончив, умолк, сказал:
– Ну, на сей раз это тебе не бочонок, дружище, твой шар-то. Видал я, как он подымался. Красота.
– Как он поднимался, мы сами всё видели, – с отчаянием произнёс Освальд. – Вопрос, куда он опустился.
– В Бёрмарш, сынок, – огорошил его неожиданной, несказанно приятной и облегчающей душу новостью мореход. – Племянница мужа моей сестры показала мне его утром. А опустился он и застрял прямиком в ветках ихней груши. На нём ещё красной краской все ваши имена написаны.
Задержавшись лишь на мгновение, чтобы пожать благодарно руку своему спасителю, Освальд вихрем дунул домой – спешил донести отрадную весть до остальных.
Сомневаюсь, что мы хоть раз в своей жизни так сильно радовались. Ни с чем не сравнимое счастье – избавиться от мучительного ощущения вины в поджоге, приведшем к таким гибельным последствиям. Или, иными словами, в настоящем преступлении.
Едва освободившись от тревоги о собственной участи, мы стали беспокоиться о Томе Симкинсе, хозяине фермы, который нам повстречался возле велосипедов. Однако его доброе имя тоже осталось без единого пятнышка.
Он, его сестра и их работник Ханисетт клятвенно засвидетельствовали, что накануне пожара разрешили заночевать возле скирды бродяге. И действительно, там потом обнаружились его трубка и спички. Вот только сам бродяга бесследно исчез, но фермеру всё равно выплатили страховку.
Правда, отец, узнав от нас об этой истории, выразил сожаление, что не он директор страховой компании.
Огненных шаров мы больше никогда не делали. В тот раз, конечно, никакой вины за нами не было, но ведь могло получиться иначе. К тому же теперь нам слишком хорошо известны треволнения преступной жизни.
«Заканцеляренный» дом
Случай с Бэстейблами
Приключение, о котором я собираюсь вам рассказать, случилось очень давно, и не по вине кого-либо из нас. Ну, разве только наш младший братишка Г. О. чуть-чуть ему поспособствовал в той части, в которой оно было скорее не приключением, а преступлением.
Но он тогда ещё недостаточно вырос и не умел отдавать отчёта своим поступкам. Никто ведь не виноват, что наш с ним воспитательный разговор, в ходе которого мы доступно и убедительно довели до его сознания, насколько важно ему наконец поумнеть и думать о последствиях, состоялся, когда он всё уже сотворил. Вот только последствия всплыли позже.
Жили тогда мы у старой няни отца. Все, кроме Доры, которая, подхватив что-то заразное, осталась из-за этого скучать дома. Будь она с нами, никакого приключения, наверное, не случилось бы. У неё обострённый нюх на всё неправильное, каковым автор, как несложно догадаться, называет любые поступки и затеи, которые очень не нравятся взрослым.
Старая отцовская няня, женщина редкой доброты, особенно нас не донимала, следя лишь за тем, чтобы ноги наши были сухими, рубашки – чистыми и чтобы мы не опаздывали к столу. Подобные мелочи отчего-то волнуют всех взрослых, даже самых нормальных, и мы не должны за такое на них сердиться. Подозреваю, что ими движет природный инстинкт. А борьба с явлениями природы бесполезна.
Дом старой няни находился в той части Лондона, где город словно уже прекратил своё наступление на сельскую местность, однако не окончательно. Поля, просёлки и живые изгороди соседствовали здесь с рядами безобразных домишек, которые жёлтыми гусеницами ползли сквозь зелень полей, как бы в намерении её пожрать. Тут и там виднелись кирпичные заводы, а рядом с ними обильно произрастали капуста и ревень.
Здесь было куда интереснее, чем в настоящем городе. Больше пространства для самых разнообразных занятий и гораздо меньше людей, так и норовящих запретить вам то, чем вы собрались заняться.
Сам нянин дом, сколько ни напрягай фантазию, не тянул на роль волшебного замка или заколдованного дворца. И уж тем более никому не пришло бы в голову играть там в пещеру грабителей или пиратский корабль. Вместо интересных книг няня держала у себя сборники проповедей да какие-то очень скучные религиозные журналы. А зеркало в гостиной обрамляли зелёные рюшечки из бумаги.
Правда, при доме имелся сад, вернее, клочок земли, усеянный обломками кирпичей, на котором почти ничего не росло, кроме крапивы, куста бузины и несчастного старого дуба, чьи лучшие дни явно остались далеко позади. Зато в заборе имелась дыра – очень удобная вещь, если нужно куда-нибудь быстро и незаметно улизнуть.
Однажды утром вышла история, которую няня назвала «представлением». Ноэль писал одно из своих бесконечных стихотворений и как раз добрался до строчек:
Прекрасны солнце и луна,
И звёзды впечатляют.
Огромнейшая вышина
От нас их отделяет.
И выглядят они сластями,
Что ангелы себе срывают.
Вот захотят – и собирают,
И с удовольствием едят.
Мне говорят: они миры,
Но я так не считаю.
Хочу небес эти дары
Собрать себе я к чаю.
Тут-то и обнаружилось, что пишет Ноэль своё произведение на чистом листе в конце книги, которой школа наградила Дикки за успехи в латыни.
Элис, по неясным причинам любящая Ноэля больше всех остальных своих братьев, принялась, конечно, за него заступаться и сказала, что он это сделал не нарочно.
И конечно же, с обеих сторон было многое сказано, но мы, остальные, встали на сторону Дикки. Ноэль уже был достаточно большой. Следовало соображать, что он творит. В итоге
